— Пьеретт Солен, медсестра. Она сейчас работает в отделении?
— Никогда о такой не слышал.
Заведующий отделением поставил папку на место и улыбнулся посетительнице:
— Но чтобы утешить вас и чтобы вы не ушли от нас разочарованной, я сейчас загляну в архив личных дел персонала и дам вам адрес этой медсестры. Конечно, это старый адрес, более чем двадцатилетней давности, но ведь, может быть, госпожа Солен до сих пор там живет. Это вас устроит? Тогда подождите минутку, а потом пойдем выпьем кофе. Согласны, мадемуазель Куртуа?
Когда Люси постучала в дверь дома Пьеретт Солен, шел уже второй час пополудни, а ела она последний раз еще в Париже. С тех пор выпила только чашку кофе с доктором Блотовски. Непременно надо пообедать, как только переговорит с этой бывшей медсестрой, иначе она рискует прямо за рулем рухнуть в обморок и закончить свою жизнь в придорожной канаве. За два дня она намотала больше километров, чем за весь предыдущий год.
Пьеретт жила в маленьком, недорогом домике в тихом районе на окраине города. Блотовски, сверившись с досье, сказал, что этой женщине сейчас шестьдесят восемь, что уволилась она восемь лет назад, уйдя на вполне заслуженный отдых.
Хозяйка домика приоткрыла дверь, но встала в проеме, не пропуская незваную гостью. На Пьеретт было простое длинное платье в цветочек и старомодные черные туфли-лодочки. Лоб и щеки — в морщинах, образующих на лице сложные геометрические фигуры. Довершали облик бывшей медсестры тяжелые очки в коричневой оправе с перевязанными ниточкой дужками. Глаза за линзами казались больше, чем на самом деле.
— Увы, что бы вы ни собирались мне продать, меня это не интересует!
— Я ничего не собираюсь вам продавать. Я из полиции.
Люси снова показала свое удостоверение, на этот раз подержав его перед глазами собеседницы подольше. Пьеретт, слегка прищурившись, внимательно и опасливо вглядывалась в карточку, и Люси решила, что старушку надо успокоить:
— Не волнуйтесь, ничего страшного. Расследование привело меня в родильный дом, где, судя по документам, вы проработали больше тридцати лет. Я пытаюсь восстановить кое-какие события из прошлого и пришла к вам, чтобы задать несколько вопросов.
Пьеретт Солен выглянула на улицу и подозрительно осмотрела припаркованную у тротуара машину Люси:
— А где ваш коллега? В сериалах полицейские всегда ходят по двое. А вы почему одна?
Люси вежливо улыбнулась:
— Мой коллега опрашивает сейчас других сотрудников родильного дома. Что же до сериалов… Знаете, не стоит верить всему, что там показывают, на самом деле жизнь у полицейских совсем другая.
Бывшая медсестра еще немножко поколебалась, но наконец осмелилась пригласить мнимую парижанку в дом. Пять минут спустя Люси уже сидела на покрытом толстым шерстяным пледом диване, держа в руках чашку с крепким и сладким черным кофе. Короткошерстая полосатая кошка, ласково мурлыча, терлась о ее ноги. На экране телевизора шел американский сериал — кажется, «Молодые и дерзкие». Стоило Люси произнести имя Стефана Тернэ и попросить рассказать о нем, лицо старушки необычайно оживилось.
— О-о, доктор Тернэ был моим непосредственным начальником все четыре года, пока работал в нашем роддоме, и это замечательный врач, прекрасный специалист, очень увлеченный своим делом и хватающийся буквально за все подряд.
— То есть?
— Да за что он только не брался! И акушерство, и гинекология, и иммунология — всё ему было интересно! А уж как его интересовали проблемы зачатия! Он мог сутками не выходить из больницы, никогда не считался со временем. Сам так работал, и того же требовал от сотрудников, от всего отделения, он был очень строгим заведующим и не любил, когда кто-то из нас просился в отпуск. Работа, прежде всего — работа!
— Доктор часто сам принимал роды?
— Да, часто. Несмотря на то что месье Тернэ выглядел человеком суровым, он очень любил помогать детишкам появиться на свет. И все четыре года доктор как минимум раз в день обходил родильные залы, перерезал пуповины и поздравлял мамочек, которые раньше наблюдались у него как у гинеколога. Такое могло быть в любое время дня и ночи, и лично я сроду не видела ни в одной больнице ни одного заведующего отделением, который вел бы себя подобным образом. Работать с ним было нелегко, но мы все его любили.
Люси вспомнила статью в Википедии: как Тернэ, когда был на войне медбратом, обнаружил лежавшего на земле ребенка, связанного пуповиной с мертвой матерью. Раны, нанесенные его душе в Алжире, так никогда по-настоящему и не зарубцевались… А Пьеретт, отхлебнув кофе из чашки, вдруг поглядела на гостью так печально, словно догадалась об истинной цели ее визита.
— С доктором Тернэ что-то случилось?
Люси сообщила трагическую новость и дала бывшей сотруднице Тернэ время пережить услышанное. Пьеретт пустыми глазами смотрела в пол сквозь толстые линзы очков: должно быть, на нее потоком хлынули воспоминания — хорошие, дурные, разные, но приобретающие теперь, когда она знает о смерти своего тогдашнего начальника, совсем иной смысл. И цену эти воспоминания теперь будут иметь совсем иную: отныне они будут храниться в шкатулке с драгоценностями…
Люси воспользовалась ситуацией:
— Расскажите мне о ночи четвертого января восемьдесят седьмого года. Это была морозная зимняя ночь, доктор Тернэ тогда помог родиться на свет мальчику, которого потом назвал Грегори Царно. Вы в ту ночь дежурили в родильной палате номер три, мать умерла на столе во время родов из-за кровотечения, связанного с преэклампсией. Припоминаете?